На набережной Невы между Академией наук и университетом, где неподалеку жил баснописец; в сквере у Публичной библиотеки, в которой Иван Андреевич Крылов проработал долгие годы; на могиле поэта в Александро-Невской лавре… Клодт выбрал Летний сад. Может быть, потому, что здесь когда-то, до страшного наводнения 1777 года, по проекту архитектора М. Г. Земцова был сооружен зеленый лабиринт, а перед входом в него стояла отлитая из свинца статуя великого баснописца древности Эзопа и множество животных — персонажей его басен, — отлитых из свинца в натуральную величину, располагались рядом. А может быть, потому, что Иван Андреевич Крылов любил этот сад, часто гулял по его тенистым аллеям, сочиняя свои басни.
Да в недалеком прошлом он ведь и жил здесь рядышком: в доме И. И. Бецкого, стоявшем над Невой и окнами выходившем на Лебяжью канавку и Царицын луг (нынешнее Марсово поле). В ту пору он «с товарыщи» И. А. Дмитриевским, П. А. Плавильщиковым и А. И. Клушиным задумали издавать журнал «Зритель». Был Иван Андреевич тогда молод, не менее, чем в баснях, язвителен и писал: «Дабы получить успех в изучении мудрости, надлежит лучше быть зрителем, а не действующим лицом в тех комедиях, которые играются на земле».
Чтобы осуществить издание журнала, «Крылов с товарыщи» решили завести собственную типографию. Подали они соответствующее прошение, получили разрешение, и в феврале 1792 года петербуржцы уже листали первый номер журнала «Зритель».
Типография была организована на паях, но — увы! — не мог молодой Крылов внести своего пая, беден был. А потому в ту пору некогда ему было отдыхать в Летнем саду, сидеть на скамеечках.
В «Зрителе» же читатели могли прочесть «Речь, говоренную повесою в собрании дураков» или большую повесть с продолжением «Каиб». Вроде бы Крылов писал в ней о каком-то восточном властелине, но на поверку всегда выходило, что все его подданные в Петербурге живут либо в других губерниях России. И все выглядят неприглядно. Не было тогда в стране никого сильнее вельмож Потемкина, Вяземского и Безбородко, а у крыловского Каиба тоже три визиря: Дурсан, Ослашид и Грабилей. Как тут не понять, в кого писатель метит, коли все трое визирей российских вельмож напоминают!.. Не удивительно, что в типографию «Крылова с товарыщи» вскоре нагрянула полиция.
Пришлось Ивану Андреевичу уезжать из Петербурга. Кто тогда мог знать, что столицу покидает будущий великий баснописец, что в мае 1855 года в Летнем саду ему откроют памятник?
Что же стало с домашним зверинцем Клодта?
После создания памятника звери, жившие у скульптора, стали ему больше не нужны. Содержать же столь большой зверинец было трудно. Ведь его многочисленных обитателей надо было и кормить, и чистить. А кто это будет делать? Верный Клодту Арсений был все же формовщиком, а не служителем зоосада. Помогали Арсению всего лишь два мальчика и две девочки. Ну и все дети Клодта. Однако не так богат был скульптор, чтобы содержать стольких животных…
Пришлось с ними расстаться, передать в зверинец Зама. Как это ни было грустно, как ни привыкли скульптор и его дети к четвероногим и крылатым друзьям своим, пришлось всех их отвезти на Мойку. На Васильевском острове остались только кот, петух и Журя.
«— Мастерская быстро опустела, — вспоминал М. П. Клодт. — Через два месяца мы отправились навестить старых друзей в зверинец Зама… Мы шли мимо клеток со львом и львицей, с тиграми, черной пантерой и вдруг я увидел нашего Волю. Я сразу узнал его. Он лежал с унылым видом и исподлобья смотрел на подошедших. Видимо, он не ожидал нас увидеть и равнодушно повернул голову. Со всех сторон раздались крики: „Воля! Воля!“ Это кричали в один голос мы, дети. Волк вытянул морду, глаза его сверкнули. Приподнявшись, он издал дикий радостный вой и вдруг завизжал и забился о прутья клетки, готовясь их разломать, чтобы вырваться к друзьям. Но клетка была крепка и животное с жалобным воем опустилось на пол, покорно и грустно приникнув горячим языком к протянутым сквозь прутья клетки детским рукам. И другие звери нас узнали. Узнал Макарка, печальный, похудевший в неволе, узнал и мишка, ставший в клетке грустно-степенным. И больно было покидать зверинец…»
Теперь этих зверей можем увидеть и мы. Но только бронзовых — на пьедестале памятника Ивану Андреевичу Крылову.
Первый знамя поднявший
Если уж называть Ленинград музеем под открытым небом, то надо иметь в виду, что это не только архитектурный музей, не только художественный — это еще и музей исторический. Многие его здания являются свидетелями выдающихся событий, площади — местами борьбы и сражений.
Конечно, одно от другого отделять не следует. В этом «музее» все переплетено, все связано воедино.
Для примера, взять хоть Казанский собор.
Широко распахнул он свои каменные крылья, целую рощу могучих колонн вывел на Невский проспект.
Когда-то на этом месте стояли деревянные флигеля госпиталя, казармы для служителей. Потом архитектор М. Земцов построил здесь церковь. За полвека церковь обветшала. Да и не украшала она центральный проспект столицы. В октябре 1800 года был объявлен конкурс на проект нового собора. Знаменитые архитекторы приняли в нем участие: Ч. Камерон, П. Гонзаго, Тома де Томон! Победителем же вышел малоизвестный в то время архитектор Андрей Никифорович Воронихин. Он-то и был назначен «первенствующим членом» комиссии построения Казанского собора.
Немало довелось поудивляться петербуржцам, пока собор строился. Перво-наперво прослышали они о том, что возводить его, украшать будут только русские мастера. Ни одного иностранца! Скульптуры и барельефы для стен собора лепят ваятели С. Пименов, Ф. Гордеев, И. Мартос, В. Демут-Малиновский. Стены внутри расписывают В. Боровиковский, О. Кипренский, В. Шебуев, А. Егоров, А. Иванов. О каменотесах и плотниках говорить не приходится!..
Удивляли могучие колонны из пудожского камня! Да ведь его чуть ли не пилой пилить можно! Топором тесать! Ножом резать! Мягкий он. Но в том-то и дело, что мягок этот камень, лишь пока в земле лежит, возле деревни Пудость, что под Гатчиной. А вынь его из земли — другое получается. Чем больше на воздухе находится, тем тверже становится! Обрабатывать камень легко, а по прочности он цементу не уступит!
Удивлял и купол. Впервые в мире собирали его конструкции из кованого железа. Такое небывалое решение испугало даже старого зодчего Ивана Егоровича Старова.
«Не выдержат опоры подобной тяжести», — доказывал он.
Выдержали. Все выдержали. Опоры — купол. Воронихин — экзамен.
Удивляли двери. «Всего же любопытнее, — писал в 1838 году в „Путеводителе по Санкт-Петербургу“ его автор В. Бурьянов, — и достойнее удивления великолепная бронзовая дверь. Она отлита… с таким искусством,